КОСМОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ
Во всякой более-менее развитой мифологии центральное место занимают мифы о происхождении мира и Вселенной (космогонические). Прекрасный знаток архаических культур М. Элиаде дает этому такое объяснение. Для архаических обществ характерно противопоставление между территорией обитания и неизвестным, неопределенным пространством, которое ее окружает. Обитаемая земля – это «Мир» («наш мир»), Космос. Неизвестная же, чужая, незанятая территория кажется архаическому человеку еще пребывающей в состоянии «Хаоса». Занимая ее, человек символически преобразует Хаос в Космос. «То, что должно стать „нашим миром“, – писал Элиаде, – нужно сначала „сотворить“, а всякое сотворение имеет одну образцовую модель – сотворение Вселенной богами». Поэтому мифология, как правило, начинается с космогонических мифов. Заканчивается же она обычно мифами о предстоящем конце света (эсхатологическими). Это связано с тем, что в многочисленных религиозных концепциях присутствует идея «совершенства начал», предполагающая, что в начале Времен только что сотворенный богами мир пребывал в полной гармонии. Течение Времени предполагает все большее удаление от «начала», а следовательно, утрату первоначального совершенства. Все, что происходит во времени, разрушается, вырождается и в конце концов погибает. Правда, периодически утраченная гармония периодически восстанавливается, хотя и далеко не в полной мере. Таким образом, как отмечает Элиаде, начиная с предземледельческой стадии культуры, все большее распространение получает нашедшая отражение в мифологии «регрессия Космоса в аморфное, хаотическое состояние, за которым следует новая космогония», то есть идея разрушений и воссозданий мира. Учение о вечном сотворении и разрушении вселенной присутствует во всех индоевропейских культурах.
Классическим образцом мифа о вечном сотворении и разрушении Вселенной являются космогония и эсхатология в германо-скандинавской мифологии. В начале времен не существовало ни земли, ни неба, ни моря, а лишь одна зияющая бездна посредине между севером и югом. Затем началось сотворение мира, в котором участвовали и природные стихии, и борющиеся между собой боги и гиганты. Лед и иней с севера и искры с юга смешались в изначальной бездне, и родился великан Имир. Первые боги Один, Вили и Be убили Имира и из его тела создали мир: из крови – море, из мяса – землю, из костей – горы, из черепа – небо и т. д.
Этот мир с населяющими его людьми, богами, великанами, демонами обречен погибнуть в гигантской финальной катастрофе (рагнарок). Однако это конец только одного мира (вселенной, в которой главенствовал Один), но не всех возможных миров. Затем начинается новая эра. Земля возрождается из моря, свежая и полная силы. Мужчина и женщина, спрятавшиеся у подножия ясеня Иггдрасиля, дают рождение второй линии человечества. Новая раса богов занимает место прежней. Начинается новый изначальный «золотой век».
В кельтской мифологии, к сожалению, нет столь ярких и полных космогонических и эсхатологических мифов. Существовала даже теория, согласно которой кельтам вообще не были свойственны «высшие» формы религии и мифологии. Наличие же столь развитых космогонии и эсхатологии в германо-скандинавских мифах объясняли тем, что из всех индоевропейских мифологий германская ближе всех к изначальной протоиндоевропейской традиции. Однако содержащийся в кельтской мифологии древний и фундаментальный анималистический символизм свидетельствует о том, что она тоже очень близка к индоевропейским истокам. К тому же разработкой космогонических мифов занимались жрецы и друиды, создавшие сложное и глубокое учение, и конечно же они включили туда космогонию и эсхатологию, ныне утраченные, как и большая часть друидической доктрины. Но в сохранившихся источниках можно найти хотя бы фрагменты и отзвуки этого центрального раздела мифологии кельтов.
Прежде всего следует обратить внимание на один странный и загадочный кельтский ритуал, описанный Плинием Старшим в его «Естественной истории». По его словам, у галлов был чрезвычайно ценный талисман, которому приписывали фантастическое происхождение: летом многочисленные змеи собирались в одном месте, склеивались слюной и слизью своих тел и переплетались в тесный клубок – «змеиное яйцо». Шипение змей подбрасывало это яйцо в воздух, и тогда нужно было поймать его в плащ, прежде чем оно коснется земли. Человек, поймавший змеиное яйцо, должен был спасаться бегством, потому что змеи преследовали его до тех пор, пока путь им не преграждала река.
По словам друидов, для того, чтобы заполучить такое яйцо, следует дождаться определенной фазы луны. И далее скептически настроенный Плиний, сообщающий все это, замечает: «... как будто человек своей волей может заставить змей соотнести свои собранья с назначенной датой». В то же время Плиний утверждает, что он сам видел такое яйцо, и описывает его таким образом: «... оно размером со среднее круглое яблоко, и у него хрящеватая скорлупа, с многочисленными присосками, как на щупальцах полипа». Согласно Плинию, это яйцо считалось у друидов чудесным средством, помогавшим выигрывать тяжбы и получать покровительство власть имущих. Затем Плиний делает еще одну скептическую оговорку насчет истинной ценности этого талисмана. Он рассказывает, что один римский воин из племени воконтиев был казнен императором Клавдием за то, что во время суда носил на груди змеиное яйцо.
Уже давно было замечено, что змеиное яйцо по описанию Плиния чрезвычайно напоминает окаменелые останки морского ежа. Археологи нашли несколько экземпляров этого ископаемого, которые были погребены с большим почетом в кельтских могильных курганах. Например, еще в 1899 г. в Сент-Аманд-сюр-Севр (Франция) был раскопан курган 20 м в диаметре, окруженный земляной насыпью. К центру кургана вел прорытый в нем ход шириной 2 м и глубиной 3, 5 м. В кургане не было обнаружено никаких следов захоронения, он содержал только маленький ящик из шести кусков сланца, длиной около 20 см, в котором находились окаменелые останки морского ежа. Аналогичная находка была сделана 1961 г. в могильном кургане, раскопанном в Баржоне (Кот-д'Ор; Франция).
Судя по всему, это ископаемое имело для кельтов исключительную сакральную ценность, будучи символом какой-то важнейшей религиозной идеи, которую Плиний не понял, отнеся имеющееся у него почитание змеиного яйца к пустым суевериям. В его рассказе сочетаются конкретные сведения и фрагменты кельтской легенды, и это создает ряд несообразностей. С одной стороны, Плиний, описывая змеиное яйцо друидов, как будто имеет в виду «узел гадюк», когда перед зимней спячкой множество змей сплетается в клубок. С другой стороны, чистым вымыслом является то, что шипение змей подбрасывает это яйцо в воздух. Затем Плиний с большой точностью описывает окаменелые останки морского ежа, которые и являются «змеиным яйцом». Далее следуют фантастические подробности добычи яйца, а также описание его способности плавать по реке против течения даже с золотым грузилом.
В действительности рассказ Плиния имеет отношение к непонятому римским натуралистом древнему и фундаментальному символизму, связанному с космогоническим мифом. Дело в том, что во многих мифологических традициях вселенная возникает из космического (мирового) яйца. Ярче всего этот образ представлен в древнеиндийской мифологии. Космическое яйцо (Брахманда) является оболочкой «Золотого Эмбриона» (Хираньягарбха) – зародыша космического света. Это яйцо, спасенное лебедем Хамсой («Единственной Птицей»), плавает в изначальных водах. В сущности, космическое яйцо представляет собой форму, принятую Брахмой, существовавшим раньше самого Существования, вне Бытия и Небытия, своей собственной энергией разделившего божественное яйцо на небо и землю и создавшего зримый мир.
Природа космического яйца, плавающего в первоначальных водах, может объяснить, почему «змеиное яйцо» кельтов плавает против течения даже с золотым грузом (золото является символом космического света). Связь космического яйца и змеи в кельтском символизме достаточно естественна, так как змея – символ, воплощающий вечность, возрождение, плодородие. Таким образом, змеиное яйцо было высоким друидическим символом, ведущим к космогоническому мифу. Именно этот возвышенный символизм объясняет, почему над окаменелыми останками морского ежа был возведен курган. И римский всадник носил на груди этот талисман не из пустого суеверия, а потому, что ему был известен друидический символизм космического яйца. Равным образом император Клавдий казнил его не потому, что осуждал суеверие, а потому, что выступал против друидов и их учения.